Это была Лея Кемли. Она стояла, завернувшись в абсолютно белый плащ, удерживаемый за края тонкими пальцами в таких же белых перчатках. Воспоминание о том, что, по рассказам Алисы, под ними скрывается, резануло сознание. Девушка же тем временем начала поворачиваться, а Тацу уже понял, что сейчас случится что–то страшное.
Маг Жизни, увидев его, скривилась, отчего ее красивое личико превратилось в какую–то отвратительную маску. Пальцы отпустили тем временем белую ткань, и Лея протянула к нему руки. Тонкая фигурка, открывшаяся его взгляду, тоже была облачена в этот же снежный цвет. А на кончиках перчаток начало рождаться какое–то колдовство. Джейко это отчетливо видел, но не понимал, что это может быть такое. Цвет у него был… лазоревый.
Лея же начала что–то беззвучно говорить, и то же колдовство этого уже страшного для Тацу цвета полилось из ее рта, глаз. Тонкими нитями оно кружилось вокруг магички, оплетало ее, но не приближалось. Однако все ширилось и ширилось. Волшебница раскинула руки в стороны. Плащ качнулся за ее плечами, будто крылья, а магия вздрогнула.
Джейко все ждал, когда она начнет нападать. Ничего другого он от этой странной полусумасшедшей чародейки не ждал, но она не торопилась. И постепенно складывалось впечатление, что не она колдует, а это волшебство берет ее в плен. Оно словно пожирало ее тело. Почему–то казалось, что внутри него уже нет ничего другого, кроме этого лазоревого цвета. Ни костей и тканей, ни разума, ни души.
Но она все еще стояла на своем месте, а Тацу надо, зачем–то надо было идти мимо нее.
И стоило ему приблизиться на некоторое расстояние, как с другой стороны от него появилась еще одна фигура. Только она была закутана в черное. И смеялась.
Верон Хакт хохотал, будто искренне наслаждался тем, что знал. И знал он явно что–то такое, что должно было привести Джейко Тацу к гибели.
Пространство около него будто темнело, наполняясь черными красками. Одновременно дышать становилось все труднее, а глаз уже было не оторвать от этого ухмыляющегося лица. Оно притягивало взгляд и будто подчиняло себе волю. И как–то становилось уже неважно все, во что до этого верил. Было лишь искушение. Искушение стать таким же, как стоящий перед ним мужчина. Плюющий на общество и человеческие чувства. Порочный и искренне довольный этим.
Пространство вокруг некроманта все темнело, пока наконец не превратилось в единый черный цвет. Он–то и стал скручиваться в жгуты, бьющие по воздуху, будто плетьми. Это колдовство расползалось все дальше, равно как и тьма, что окутывала фигуру чародея не–жизни. И это был не мрак Смерти, это было то, что собой представлял этот мужчина.
А идти надо было все дальше. По невидимой, но ощущаемой дорожке.
Олло Детануске стояла, гордо выпрямившись, и глядела на Джейко через плечо. У нее в руках были палитра и кисточка. А рисовала она прямо на этом сине–сером пространстве. Краски ложились на него изогнутыми лентоподобными линиями, которые, повисев немного в воздухе, начинали кружиться, двигаться, извиваться, как змеи, убегая куда–то в стороны и образуя какие–то совсем нереальные фигуры.
А женщина все рисовала и рисовала одной ей видимую картину. И иногда бросала на мага странные взгляды.
И музыка все кружилась и кружилась, дополняя царящее вокруг безумство.
Уже зная, что увидит, Тацу бросил взгляд в другую сторону, и узрел перед собой монстроподобную фигуру с яростными желто–золотыми глазами. Она почти кружилась на месте, а с ее когтей и клыков разлеталась во все стороны кровь. И он не был уверен, что она не принадлежит людям. А в яростном танце легко узнавались боевые приемы, что так любят оборотни.
«Кто следующий?»
Следующий был Нани Рух.
«А кто еще мог?»
Он стоял в расслабленной позе и тасовал карты, изредка поглядывая на мага.
А колода будто жила в его руках. Карты мелькали с такой скоростью, что невольно возникало подозрение в колдовстве или иллюзии, складывались в самые различные фигуры, с легкостью ложились па воздух и уже сами по нему перемещались. «Короли», «королевы», «кавалеры» вдруг оказывались открытыми и ухмылялись Тацу нарисованными ртами, а потом снова пропадали, прикрываясь одинаковыми рубашками. А Нани вновь собирал всю колоду в руки и вдруг подкидывал, карты взвивались вверх, будто вода в фонтане или плеть.
Потом они окружили игрока беспрерывным потоком–кольцом, самовольно поворачиваясь к чародею то рубашкой, то картинками. В сочетании с ухмылкой Блондина это было еще страшнее, чем тьма вокруг Верона Хакта.
В этот момент Джейко отчетливо осознал, что вот сейчас весь этот непонятный кошмар или кончится, или превратится во что–то действительно страшное. Да, именно.
Однако тут он ошибся. Потому что до конца было еще далеко, а то, что он дальше увидел, страшным никак быть не могло.
Перед ним стоял Алиера. Такой, каким Джейко его запомнил на сцене в опере. Стройный юноша с небрежно уложенными черными волосами и больными темными глазами. Даже сейчас, зная о нем так много, Тацу не понимал его до конца. Но эту тьму под веками он узнавал. Когда–то она так же жила и в его глазах. Правда, к ней примешивалась еще и боль. Но в целом это было то же темное пламя, что сжигало душу Алиеры Лакоста. Даже сейчас, когда его труп лежал в морге Магического Сыска.
Тацу хватило бы и того, что он видел. Но это было еще далеко не все. Потому что Алиера запел.
Восхитительный, невероятно сильный колдовской голос. Он вонзался в сознание и забирал душу. За ним хотелось идти куда угодно, его хотелось слушать и слушать, ему хотелось подчиняться. Подчиняться с радостью и упоением. Этим голосом невозможно было лгать. Эти чувства не могли быть неискренними. И то, что он вызывал в душе, не было плохим или хорошим, оно было настоящим. И это не была магия. Такое могли даровать только двуликие боги в своей небывалой щедрости.